Известный западный исламовед считает бессмысленным понятие "традиционный ислам"

На минувшей неделе в КФУ прошла конференция CESS, на которой, пожалуй, самым почетным гостем стал профессор Университета Амстердама Михаэль Кемпер. Известный востоковед рассказал в интервью изданию «Реальное Время» о суфизме, о бессодержательном использовании понятия «традиционный ислам» и об отличиях европейских мусульман от российских.

В интервью европейский ученый приводит несколько интересных мыслей о современном состоянии ислама у татар. Он утверждает, что возрождение суфизма накшбандийского толка в Татарстане возможно только импортом – через Дагестан или Турцию.

Советская власть и Дагестан

«Бытует стереотип, что в советское время государство все контролировало и традиции ислама исчезли. Это, конечно, не так. Наши коллеги здесь, в Санкт-Петербурге и Дагестане, занимаются инвентаризацией тех документов и нарративов, которые сохранились в личных архивах, – говорит профессор в интервью. – Личные архивы ученых показывают, что советский ислам развивался хотя бы неофициально, но тихо – без восстаний, антисоветских выступлений, демонстраций. В горах, особенно на Северном Кавказе, эти традиции суфизма продолжались, но тоже менялись. Братства, которые были очень сильными в XIX веке и до начала 1917 года, тихо ушли. А другие заняли те ниши, оставшиеся после исчезновения других. В Дагестане появились новые группы и продолжали существовать старые. В конце советского времени одна из групп, которая была довольно маленькой до советской власти, взяла контроль в муфтияте в Махачкале и развивалась дальше. Она вытеснила за грани другую ветвь».

С его слов, в Дагестане ситуация такая, что муфтият – формально независимая от власти организация. Но мы понимаем, что власть решает, кто муфтий, а кто нет. В муфтияте доминируют аварцы и одна ветвь Накшибандии.

Утерянные традиции Татарстана и невозможность возвращения суфизма без импортирования

Он считает, что в Татарстане дело было несколько иначе. Это регион индустриализации, урбанизации, а старые очаги суфизма, в том числе ишаны, потеряли свое значение и ушли. А городская культура ислама, которая была очень сильна в Оренбурге, Уфе или здесь, в Казани, почти исчезла. Они перешли в советскую интеллигенцию. Здесь был разрыв. Мало что от суфийской традиции передалось в городе.

«Были отдельные ученые и граждане, которые сохранили исламские книги и увлекались исламской литературой, но это были секулярные люди. Они не передавали духовную традицию. Поэтому суфизма в Татарстане не было во второй половине 80-х годов XX в. Это мое мнение. Но если мы сейчас хотим развивать заново суфизм в республике, то его нужно импортировать – или из Дагестана, или из Турции», – заявил он.

Востоковед считает, что возродить суфизм невозможно без преемственности.

«Ну как можно возрождать, если преемственности уже нет? Конечно, можно ссылаться на Мурада Рамзи (видный представитель мусульманской науки и религии, историк, шейх, 1854–1934 гг.) или других суфийских шейхов XIX века, но вопрос – в их сильсиле (духовная цепь шейхов – прим. ред.). У Мурада Рамзи было много учеников, но не в Татарстане. Они потом уехали в Кашгарию, Турцию или Медину, где он работал. Тогда эта иджаза, цепочка, лицензия на передачу исламского знания, должна сделать большой круг через другие страны и вернуться обратно. Это совершенно возможно. Но нужно иметь в виду, что для суфизма здесь в советский период был перелом, и нет преемственности от суфизма XIX века», – отметил он.

О несущественной разнице между кадимитами и джадидами и о "традиционном Исламе"

Рассуждая о татарском исламе на рубеже XIX-XX столетий, когда было противостояние между кадимитами и джадидитами, он говорит, что они утратили свою сущность.

«Нужно сказать, что это термины, которые мы употребляем для классификации ученых, о которых мы пока мало знаем. Мурад Рамзи – он был кадимитом и джадидом? Он был консервативным, но публиковал много вещей, пользовался современными технологиями, много путешествовал, у него были громадные сети знакомых. Он был ключевой фигурой в Кашгаре (Синьцзян-Уйгурский автономный район Китая – прим.ред.), он сотрудничал и с советскими авторитетами, и с царскими, принимал участие в восстаниях уйгуров в Восточном Туркестане – Синьцзян. Это были фигуры очень многогранные, комплексные. Можно считать его и джадидитом, у него были отношения с Расулевым – известным джадидитом, но можно сказать, что он был кадимитом. Эти термины условны. Нужно смотреть на этих людей в их связях, отношениях. Тогда были очень бурные дискуссии. В конце XIX и в начале XX века была высокая динамика. Споры были вокруг вызовов времени Российского государства, потом большевиков. Оба спорили по поводу исламского образования. Дифференциация между ними имеет мало отношения к делу, потому что они были тесно связаны между собой этой дискуссией».

Джадидиты впоследствии стали учителями в советских школах, влившись в советскую интеллигенцию. Но в 20–30-е годы, особенно во времена «красного террора», их всех увезли в неизвестном направлении или просто убили. В итоге оба лагеря проиграли», – рассказал Михаэль Кемпер.

Рассуждая о традиционном исламе, он заявляет, что этот термин не имеет смысла. Потому что традиционно всегда были разные «исламы».

«В том же XIX веке мы говорили про джадидитов и кадимитов. Там было ваисовское движение (религиозно-общественное движение среди татарских крестьян, ремесленников, мелких торговцев Казанской губернии, которое возникло в XIX веке на основе учения Б. Ваисова – прим. ред.) – традиционный ислам, но своеобразный. Здесь были шииты, но о них мало знаем, потому что они не поддерживались муфтиятом. Их произведения не печатались. Они исчезли из нашей документации. Но мы знаем, что они были. Ведь по Волге шла большая торговля через Астрахань, где была большая персидская община, и дальше в Иран», – сказал профессор.

«Ислам всегда многообразен. Поддерживать только одну его разновидность не будет правильным, чтобы отражать действительность, – говорит европейский ученый. – Поэтому термин «традиционный ислам» понимается как нерадикальный, неимпортный, он хороший. Но какое содержание его должно быть? Это может быть суфийское, как в Дагестане, может быть салафитское, шиитское. Для власти, которая поддерживает концепцию традиционного ислама, мне кажется, это не играет роли. Никто не определяет содержание этой концепции, кроме того, что он (ислам – прим. ред.) не должен быть негативным, враждебным, радикальным, импортным.

Вся дискуссия о традиционном исламе идет от тех инстанций, которые определяют, что такое хороший ислам. Это вопрос об авторитете. Он может идти и сверху, и снизу – когда мусульмане сами решают, какой ислам для них приемлемый. Вот это дилемма».

Тимур Шарафиев по материалам Реальное Время.
Фотографии - Тимур Рахматуллин